— Граф Аурон, вы вообще понимаете, о чем просите?
Я утвердительно кивнул:
— Более чем…
— То есть вы считаете, что, выслушав вас, я должен грохнуть кулаком по груди, выскочить из шатра и пинками погнать своих солдат обратно за Чиграк? Забыв про полученный приказ и про вассальный долг?
— Я не прошу вас уходить… Вы можете ввести войска в Элкор, занять все деревни этого графства и даже дойти до Влара… Я прошу вас о другом: не чинить урон вассалам моего сюзерена и не проливать кровь мирного населения…
Барон застыл. Несколько раз качнулся с носка на пятку и обратно, а потом прищурился:
— Скажите, граф, а… сдача в плен семнадцатой сотни вашей Пограничной стражи — это аналогичная мера, принятая королем Вильфордом?
— Да: отойти от моста они не успевали. А вступать в бой им было запрещено. В общем, его величество сделал все, чтобы до выяснения истины между нами не пролилась кровь…
— То есть… если моя тысяча сейчас двинется на Арнорд, то не встретит никакого сопротивления?
— Не встретит. Если, конечно, ваши солдаты не сочтут врагами наших крестьян и купцов…
Тысячник хрустнул пальцами, зачем-то потушил одну из свеч и мрачно вздохнул:
— Знаете, граф Аурон, я… неплохо знаю вашего отца, поэтому скажу чуть больше, чем должен: я не верю в то, что вы сможете убедить его величество Бадинета в невиновности своего сюзерена. Палачи Тайной канцелярии Онгарона весьма хорошо делают свою работу и умеют докапываться до истины. В этот раз они превзошли самих себя, и… В общем, сына графа Гайоса, без всякого сомнения, убили люди графа Орассара…
— Скажите, барон, как вы оцениваете боеготовность Пограничной стражи Элиреи?
Барон чиркнул кресалом, зажег потушенную им же свечу и угрюмо посмотрел на меня:
— Вы хотите сказать, что вашим военачальникам нет никакой необходимости выгадывать эти самые четыре дня?
— Именно. Если бы король Вильфорд планировал с вами воевать, то первый удар нанесли бы не вы, а армия Элиреи… Где, по-вашему, она была бы сейчас?
— Пожалуй, с этим трудно не согласиться… — задумчиво пробормотал тысячник.
— Нам не с чего воевать, барон! — вздохнул я. — И… сто двадцать лет мира — достаточный срок, чтобы научиться друг другу доверять…
— Я доверял многим элирейцам… Так же, как и они — мне… — граф Арти снова потушил свечу и подул на обожженные пальцы. — Но сейчас, узнав, что вы пролили кровь вассалов моего сюзерена…
— Мой отец доверяет вам до сих пор… — перебил его я. — Именно поэтому я и стою перед вами! Барон! На одной чаше весов — четыре дня, которые ничего не решают. На второй — жизни тысяч наших и ваших солдат…
Барон испытующе посмотрел мне в глаза, и медленно, чуть ли не по слогам, произнес:
— Скажите, ваша светлость, вы уверены в том, что ваши доказательства остановят эту войну?
— Да…
— Что ж. Четыре дня у вас есть… Но…
Я пожал плечами:
— От сопровождения я не откажусь…
— Знаете, ваша светлость, вы очень похожи на своего отца… — усмехнулся барон Глайр. Потом подумал и добавил: — И… знаете, мне бы очень не хотелось оказаться в числе ваших врагов…
…Трое суток, потребовавшихся нам, чтобы добраться до Маллара, оказались одними из самых мрачных в моей жизни. На следующее утро после выезда из лагеря барона Глайра у Илзе начались женские недомогания. Найти карету оказалось несложно. А вот заставить ее передвигаться достаточно быстро — почти нереально. Карета вязла в грязи, садилась на брюхо и переворачивалась; у нее отваливались колеса и трескались оси; рвались постромки, шлеи и даже дышла, а кони, впряженные в нее, засекались, теряли подковы и ломали ноги. Кроме того, раза два-три в день нам приходилось уступать дорогу армейским обозам и подразделениям армии Онгарона, двигающимся к границе, и превращающих и без того разбитую дорогу в нечто, совершенно непроезжее.
В общем, к моменту, когда из-за поворота Меглисского ущелья показалась надвратная башня Северных ворот Маллара, мои вассалы и солдаты сопровождения вымотались так, что еле удерживались в седлах. Видимо, поэтому среагировали на цвета плащей вылетевшего из городских ворот отряда с большим запозданием.
— Люди графа Ратского… — подъехав ко мне поближе, буркнул Молот, когда отряд проехал две трети расстояния. — Кажется, по наши души, ваша светлость…
Я утвердительно кивнул: отвечать на риторические вопросы не было ни сил, ни желания. И с интересом уставился на изменившегося в лице старшего отряда сопровождения.
Взгляд в лица подъезжающих к нам псов, — и я заставил себя собраться: или меня обманывали мои глаза, или седовласый мужчина со шрамом на подбородке, скачущий во главе отряда, был не кем иным, как начальником Тайной канцелярии королевства Онгарон, графом Дартэном Ратским!
— Ваша светлость! Имею честь приветствовать вас в Малларе… — бесстрастно произнес граф, осадив коня. — И искренне сожалею, что вам пришлось путешествовать по нашим дорогам в самый разгар сезона дождей…
Судя по всему, представляться граф не собирался.
— Как вы наверняка знаете, — выделив интонацией слово 'наверняка', улыбнулся я, — мне уже приходилось бывать на территории Онгарона. Как официально, так и… не очень. Поэтому я имел достаточно возможностей, чтобы вдосталь налюбоваться как достопримечательностями, так и… фортификационными сооружениями вашего королевства. Увы, все те, скажем так, поездки… были слегка однобоки. И я, к моему искреннему сожалению, так и не смог познакомиться ни с вами, ни с вашей правой рукой, сотником Виларом Зейном, который с таким интересом изучает дверцу кареты…
Начальник Тайной канцелярии склонил голову к плечу и улыбнулся. Одними губами:
— Мда… Что ж, кажется, мы найдем общий язык… Скажите, граф, насколько вы устали?
— Мне нужно полчаса. Чтобы моя пленница могла привести себя в порядок…
Скрывать свое удивление граф не захотел:
— Ваша пленни-ца?
Я утвердительно кивнул:
— Личность, осознанно нарушающая закон, не вправе требовать к себе такого же отношения, как тот, кто живет по Уложению. Чем серьезнее преступление, тем меньше причин считать человеком того, кто его совершил. Моя пленница шагнула настолько далеко за грань допустимого, что ее пол перестал иметь хоть какое-то значение…
— Что ж, на мой взгляд, вполне логично. Хотя, признаться, несколько неожиданно… — кивнул граф Ратский. И, с интересом посмотрев на карету, продолжил: — Тогда, если вы не возражаете, то ваша пленница будет приводить себя в порядок прямо в Башне…
…- Ваша светлость, арестанты в пыточных… — возникнув в дверном проеме, доложил тюремщик. И замер, старательно пожирая глазами высокое начальство, и стараясь не косить взглядом ни на меня, ни на Илзе.
— Можешь идти… — буркнул граф Ратский, и, дождавшись, пока тюремщик закроет за собой дверь, вопросительно посмотрел на меня: — Мы готовы, граф Аурон… Дело за вами…
Я достал из-за пазухи свиток и аккуратно положил его на стол:
— Ваше сиятельство, прежде чем мы начнем, я бы хотел, чтобы вы ознакомились с тем, что тут написано…
— Как вам будет угодно… — пожал плечами граф Ратский и тут же погрузился в чтение.
Я с интересом ждал его реакции. И изредка поглядывал на Илзе, стоящую между Иглой и Молотом. Мысленно сокрушаясь, что не могу увидеть ее лица.
Внимательно прочитав текст, начальник Тайной канцелярии задумчиво хмыкнул и уставился на меня:
— Простите, ваша светлость, но то, что тут написано — бред…
Я пожал плечами:
— Кто вам мешает это проверить? Достаточно позволить моей спутнице сказать это самое 'слово', позволить ей ввести этих несчастных в состояние 'небытия' и задать перечисленные в свитке вопросы… или те, которые захочется вам. Если мое утверждение ложно, то так называемые 'убийцы' не смогут описать ни пыточную Кошмара, ни королеву Галиэнну, ни мэтра Джиэро. Да и самого Кошмара в их воспоминаниях просто не окажется…